Практика персонального образования

Автор: Крупнов Ю.В.,

Руководитель проекта “Россия-2010”,
лауреат Премии Президента Российской Федерации
в области образования за 1999 год,
начальник отдела Минобразования России

Оглавление

1. Борьба за личность
2. Почему личность, а не индивид?
3. Можно ли развивать личность?
4. Персональность как предмет педагогической работы
5. Множественная персональность
6. Персонализация
7. Персональность как способ выращивания образовательного сообщества
8. Персональность как свобода идентификации
9. Персональное образование как собственность
10. Как работать с персональностью в образовании
11. Персонология как описание персональности
12. Как образовывать личность?
13. Высшие способности
14. Метод личных образовательных программ
15. Персональный образовательный патронат
16. Новая российская школа
17. Персоналистская цивилизация
18. Еще раз о терминах и понятиях
19. Ложные ориентиры
20. Приглашение к сотрудничеству

Личность невозможно и ненужно развивать. Тем более, недопустимо использовать личность, превращать личность в объект и предмет манипуляции или иных, даже с самыми благородными намерениями, воздействий. И в этом центральная проблема личностно-ориентированной педагогики.

На личность принципиально нельзя воздействовать. Но как тогда педагогу работать с личностью? Ведь для педагога как предельно преобразовательной и практической позиции должен существовать предмет систематической и целенаправленной работы, предмет, допускающий организацию и нормирование, даже измерения?

С моей точки зрения, здесь нам и становится необходимым представление о персональности как обозначение того межличностного пространства, в котором возможны педагогического воздействия и преобразования, включая и самопреобразование. (12)

В дополнение к чрезвычайно важному различению личность – индивид необходимо различать личность - и персону (persona – в латинском языке, в древнегреческом - Proswpon) .

Этимологи и историки спорят о происхождении слова “персона” и о его связи с древнегреческим “просопон”.(13) Для моей задачи эти лингвистические и культурологические различия (сами по себе чрезвычайно важные!) пока не представляются решающими. Поэтому я хотел бы здесь представить свою версию перспективного, надеюсь, использования, смысла пары “персона-просопон” как маски в педагогических целых организации практики персонального образования.

Нередко отношение к словам персона-просопон крайне негативное, поскольку утверждается, что эти слова обозначают всего лишь скрывающую личность или просто лицемерную наружность, личину, роль-симуляцию.

Нам кажется, что отмечая эти безусловные смыслы, гораздо продуктивнее было бы, анализирую педагогический опыт, увидеть возможность посмотреть на смысл этой “наружности” как того, в чем проявляется и является личность.

Но сначала обратимся к суждениям знающих в области филологии и философии людей.

А.Ф. Лосев отмечал: “Просопон”. Что это такое? “Прос” — приставка, указывающая на направление к чему-то; “on” — тот же корень, что и в слове “оптический”, то, что “видно”. “Просопон” — то, что бросается в глаза, что видно глазами, то, что имеет вид, наружность. Почему нельзя этот термин переводить как личность? Потому что одному человеку свойственно несколько таких “просопонов”. У Гомера читаем, что Аякс, смеясь, наводил своими “просопонами” ужас на окружающих. Значит, не личность? Личность-то у него одна! А что в таком случае “просопон”? Либо выражение лица, либо просто наружность. И позднее во всей литературе слово “просопон” имеет значение “наружность”.

Пиндар (V в. до н. э.) употребляет слово “просопон”, когда рисует блеск наружный, внешний вид. Только у Демосфера, а это не ранее IV в. до н. э., я нахожу “просопон” в значении маски. Маска божества делает того, кто ее носит, самим этим божеством. Это уже ближе к понятию личности, но тоже еще только внешняя ее сторона.

В позднейшей литературе уже говорят не о маске, а об актере, играющем роль; его называют “просопон”, то есть действующее лицо. Затем, в I в. до н. э., я нахожу понимание термина “просопон” как вообще литературного героя. Собственно говоря, до христианской литературы не встретишь “просопон” в собственном смысле слова как личность”. (14)

Иоанн Зизиулус в своей работе “Личность и бытие” также чрезвычайно полно и наглядно демонстрирует первичный чрезвычайно ограниченный и “неличностный” смысл слова “просопон”:

Место человека в этом едином мире гармонии и разума является темой древнегреческой трагедии. И именно здесь, в этом контексте (совпадение?), появляется и входит в языковое употребление термин “личность” (prosopon). Конечно, нельзя сказать, что это слово отсутствовало в древнегреческом лексиконе за пределами театральной жизни. Сначала оно обозначало ту часть головы, которая “ниже черепа”. [13 См. Аристотель, История животных, I. VIII, 491b; Гомер, Илиада, E24, H212 и др.] Это его “анатомическое” значение. [14 Понятие о личности, как пребывающей в отношении или связи, могдо бы быть выдвинуто в качестве изначального на основе этимологического анализа слова. Однако древнегреческие тексты не дают к этому повода. Поэтому была сделана попытка проследить этимологию слова путем строго анатомического анализа: например, часть, обозначаемая глазами (to pros tois opsi meros). См. H.Stephanus, Thesaurus Graecae Linguae VI, col.2048.] Но как и почему это значение так быстро стало отождествляться с маской (prosopeion), которую используют в театре? [15 Такое употребление термина “просопон” можно найти уже у Аристотеля (ta tragika prosopa — Проблемы, XXXI, 7, 958a, 17). См. также у Платона Комика, фр.142. Это привело к тому, что термин стал использоваться не только для обозначения физической маски, но также и театральной роли актера: “Есть три ведущие prosopa, как в комедиях: клеветник; тот, на кого клевещут; и тот, кто слышит клеветника” (Лукиан, Клеветник, 6). Таким образом, термин prosopon стал полностью отождествляться с термином prosopeion как синоним (См. Иосифа Флавия, Иудейская война, IV, 156; ср. Теофраст, Характеры, VI, 6).] Какова связь между маской актера и человеческой личностью? Не в том ли она, что маска просто некоторым образом напоминает о реальной личности? [16 Об этой интерпретации см.,например: S.Schlossman, Persona und Prosopon im Recht und im christlichen Dogma (1966), p.37.] Или возможны более глубокие соображения относительно того, что связывает эти два значения слова “личность”?

В театре — и в трагедии особенно — в драматической форме разворачивается конфликт между человеческой свободой и рациональной необходимостью единого, гармонического мира, каким его понимали древние греки. Именно в театральном представлении человек стремится стать “личностью”, восстать против этого гармонического единства, которое подавляет его своей рациональной и моральной необходимостью. [17 В искусстве трагедия как раз и есть “ответ человека — этой вселенной, что так безжалостно давит на него. Судьба сурово нависла над ним; его ответ — сидеть и приукрашивать ее, пока она медлит” F.L.Lucas, Tragedy (1957), p.78.] Здесь он вступает в борьбу с богами и с собственной судьбой, здесь он совершает преступления и грехи, но здесь же он постоянно убеждается — в соответствии с неизменным принципом античной трагедии, — что ему не удастся ни избежать своей конечной судьбы, ни безнаказанно “дерзить” (hubris) богам, ни грешить без последствий. Так он трагическим образом подтверждает представление, типическое выражение которого мы находим в Законах Платона, согласно которому не мир существует ради человека, но человек существует ради него. [18 —-цитата из Законов-— (Платон, Законы, X, 903 c-d). Это утверждение резко контрастирует с библейским и патристическим представлением о том, что человек сотворен после того, как мир был приведен к бытию именно ради человека. Существует внутренняя связь между принципом, согласно которому в отнологии решающее значение имеет целостность и тотальность (частное существует ради целого, а поэтому и человек существует ради космоса), и необходимостью, которая встроена греческой мыслью в онтологию посредством идеи “логоса” и идеи природы, о чем мы здесь говорили. “Никакая частная вещь, даже наималейшая, не может существовать иначе, как только в соответствии с общей природой и разумом (logos)”, — пишет Плутарх, цитируя и комментируя стоика Хрисиппа (J. ab Armin, Op.cit., II, 937). Характерно, что сам Плутарх понимает это в смысле “судьбы” (Ibid.). Природа, логос и рок — взаимосвязаны; существование, основанное на этих онтологических принципах, неизбежно определяется необходимостью.] Свобода человека ограничена, или, скорее, для него не существует свободы, поскольку “ограниченная свобода” — терминологическое противоречие. Следовательно, его “личность” — не что иное, как маска, нечто, не имеющее никакого отношения к его истинной “ипостаси”, нечто, лишенное онтологического содержания”.

Но крайне значимо, что далее, Иоанн Зизиулус подчеркивает и другой смысл слова “просопон” и самого значения “маски”.

“Это один из аспектов, одно из значений термина “просопон”. Но наряду с ним существует и иное значение, связанное с тем фактом, что благодаря этой маске человек — актер, но также и зритель — обретает некоторое ощущение свободы, некую особую “ипостась”, некую идентичность, в которой ему отказывает рациональная и моральная гармония мира. Конечно, тот же человек благодаря той же маске испытывает также и горечь последствий своего бунта! Но маска позволила ему стать личностью, пусть на короткое время, и дала ему возможность понять, что значит существовать в качестве свободного, уникального, неповторимого существа. Маска не лишена связи с личностью, но эта связь трагична”.

Западный смысл термина “персона” и западно-греческий смысл термина “просопон” чрезвычайно подходит, с моей точки зрения, для того, чтобы обозначать межличностное пространство абсолютно разных и несводимых друг к другу личностей, в котором только и существует возможность работать с педагогической позиции.

Именно это овнешненность и социальная вещность смысла персоны-просопон (15) представляет значительный интерес для организации образовательного процесса на принципе личности. С одной стороны, мы можем с персональностью работать, преобразовывать и самопреобразовывать её. С другой стороны, мы всегда можем удерживать в сознании и понимать, что имеем дело не более (но и не менее!) чем со знаком личности, с указанием на неё, с языковой и интенциональной организацией другого сознания на личность.

Главное в персональности как предмете, с моей точки зрения, оказывается обязательное наличие статусности и статуса (к примеру, как это представлено в известных дипломатических терминах “персона грата” или “персона нон грата”), т.е. комплексная институализация личности. (16)

Здесь полезно указание психолога И.С. Кона на то, что “сам термин "персона" в средневековой латыни крайне многозначен: он обозначал и театральную маску, и индивидуальные свойства человека, и его душу, но особенно его социальную ценность, положение, ранг ("персона короля"). Характерно, что глаголы dispersonare и depersonare обозначали в средние века не абстрактное "обезличивание" и не психическое расстройство ("деперсонализация" современной психиатрии), а потерю чести (сравни выражение "потерять лицо"), причем не в морально-психологическом, а в социальном смысле - как реальную утрату своего места, статуса в феодальной иерархии”. (17)

Это выводит нас в социо-культурно-антропологическое пространство, где персональность позволяет относиться ко всем сторонам и проявлениям личности, то, что можно выделять в качестве контролируемого и, одновременно, обозначающего важнейшее указание на форму личности

Выдающийся русский филолог и философ Михаил Михайлович Бахтин, ныне очень (как и Л.С. Выготский) модный на Западе, писал: “… Подлинная жизнь личности совершается как бы в точке... несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего того, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли, "заочно". Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, т.е. заочная правда, становится унижающей и умертвляющей его ложью”. (18)

В этом проблема. Но нельзя недооценивать и само “вещное бытие”, которое образуется исторически в результате волевых усилий самой личности. Именно такое “вещное бытие” и составляет персональность.

Персональность – это поле выражения и проявления личности, то, что познаваемо и отчуждаемо, в отличие от личности, которая “потаенна и неотчуждаема, она апофатична и незрима, к ней никто не может прикоснуться”. (19)

Персональность позволяет своего рода частично, очень условно, но всё-таки перевести личность как бесконечный принцип в “вещь”, которую можно описывать и с которой можно работать. То есть, если хотите, сделать некий кунштюк, фокус, в целях реализации педагогических целей.

С одной стороны, личность не вещь и не может рассматриваться в качестве вещи.

Не случайно, что именно книга под названием "Личность и вещь" ("Person und Sache") немецкого психолога Вильяма Штерна выступила в начале века наравне с работой француза Шарль Ренувье "Персонализм" (1901) в качестве отправной точки для возрождения западного и российского персонализма.

Совершенно определенно формулировал эту оппозицию М.М. Бахтин: “Познание вещи и познание личности. Их необходимо охарактеризовать как пределы: чистая мертвая вещь, имеющая только внешность, существующая только для другого и могущая быть раскрытой вся сплошь и до конца односторонним актом этого другого (познающего). Такая вещь, лишенная собственного неотчуждаемого и непотребляемого нутра, может быть только предметом практической заинтересованности. Второй предел – мысль о Боге в присутствии Бога, диалог, вопрошание, молитва. Необходимость свободного самооткровения личности. Здесь есть внутреннее ядро, которое нельзя поглотить, потребить, где сохраняется всегда дистанция, в отношении которого возможно только чистое бескорыстие; открываясь для другого, она всегда остается и для себя…

Сложность двустороннего акта познания-проникновения. Активность познающего и активность открывающегося (диалогичность). Умение познать и умение выразить себя. Мы имеем здесь дело с выражением и познанием (пониманием) выражения. Сложная диалектика внешнего и внутреннего. Личность имеет не только среду и окружение, но и собственный кругозор. Взаимодействие кругозора познающего и кругозора познаваемого. Элементы выражения (тело, не как мертвая вещность, лицо, глаза и т.п.), в них скрещиваются и сочетаются два сознания...

… Различные пласты души в разной мере поддаются овнешнению. Неовнешняемое художественное ядро души (я для себя). Встречная активность познаваемого предмета. Философия выражения. Выражение как поле встречи двух сознаний. Диалогичность понимания.”. (20)

Да, с личностью и сознанием невозможно работать как с объектами и вещами. Но, с другой стороны, для реализации педагогической позиции надо найти такие объекты и вещи, которые в максимальной степени представляют, репрезентируют личность, более того, трансформация и изменение которых является по существу средством большего выявления и проявления личности, обретения личностью своей собственной формы.

По существу речь может идти о специально организуемом пространстве коммуникации, получающем статус персональности. (21)

Но что, опять же возникает вопрос, что же делать с этими недопускающими овеществление материей личностей и личностно-организованных сознаний?

“Только диалогически общаться!” - так отвечал на этот вопрос М. М. Бахтин ("Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, как вещи, (22) - с ними можно только диалогически общаться"). (23)

Это “сочетание сознаний”, позволяющее “диалогически общаться” образуют, с моей точки зрения, особое “пространство” - пространственную форму личности - как одновременное совместное буквальное понимание и видение – совидение - общей идеи с принципиально разных и несводимых позиций абсолютно нетождественных и различных личностей. В греко-латино-российской традиции такое со-видение обозначается терминами – сюнэйдезис, консциенция, совесть-сознание. (24)

Когда мы сознательно, в педагогических целях и с педагогической позиции выделяем персональность, как то, с чем и через что можно работать с личностью, то уже не кажутся перспективными как общая критика персонализма со стороны идеологов Русской православной церкви (того же дьякона отца А. Кураева (25)), так и остроумные высказывания типа карсавинского “который увидел большое несчастье для западного метафизика в том, "что ему приходится строить учение о личности, исходя из понятия "хари" (persona)”. (26)

Персональность и персонализм оказываются определенным выходом для реализации принципа личности.

(12) В философских, социологических и психологических работах это пространство нередко характеризуют как интерсубъективное или интерперсональное пространство.